Сонный вид Мерлина был обманом. На самом деле, чародей очень внимательно посматривал по сторонам. Сегодняшний турнир был необычным турниром. Мерлин ощущал это всем своим существом. Что-то готовилось, что-то ожидалось, чьи-то черные помысли вились под синим небом, как стая воронов. И не один человек был тому виной.
И если король пребывал в прекраснейшем расположении духа, то Мерлин чувствовал себя отвратительно. Его беспокоил юный сэр Медраут, беспокоил тем сильнее, что Мерлин не мог пока определить причину беспокойства. Он уже навел справки об этом рыцаре, но ничто не указывало на то, что юноша может быть опасен. К тому же - воспитанник озерной феи... Мерлин отправил письмо хозяйке Дозмери, но ответа пока не получил.
Кроме Медраута было еще что-то. Или кто-то. Сначала Мерлин приписал наличиствующие тайные силы фее Мелюзине, но потом убедился, что это не ее работа. Выходило так, что слишком много колдовства - древнего и нового собралось в Камелоте, и определить конкретный источник было очень сложно.
Оставалось только надеяться, что его знания, опыт и умение распознавать ловушки не подведут на сей раз, и он сможет предотвратить беду. А в том, что беда грядет - Мерлин не сомневался. И дело даже не в саксах, которые снова прощупывают восточные земли, готовя нападение. И не в ирландцах, которые в последнее время стали особенно дерзкими. Против страны мира и благоденствия, коей Мерлин намеривался сделать Британию, сплотились черные силы.
Как раз в это время пригодился бы заветный меч, который уже давно хранился в сокровищнице - меч древних богов, страшное оружие, поражающее на расстоянии, позволяющее одному выиграть битву против тысячи.
Но древние были не глупы. Несколько лет Мерлин бился над разгадкой тайны колдовского меча и в конце концов понял - воспользоваться им сможет только человек с чистым сердцем, благородной душой и не запятнанный грехом.  Уж насколько Мерлин не любил это христианское слово - грех, но другого подобрать не мог.
Может, в древности все были безгрешные, но где найти идеального рыцаря теперь? Сначала Мерлин сделал ставку на сэра Ланселота. Он не нашел в юноше скверны, тщеславия, зависти, злобы и прочих мерзостей. Но Ланселот еще не совершил подвигов во имя правды и добра, не закалил душу, не достиг той твердости духа, что необходима для владения древним оружием. А время поджимало. Кто знает - есть ли у Британии еще пять-шесть лет, чтобы Ланселот из подающего надежды превратился в эти надежды оправдывающего?
А вот сэр Тристан... Да, с ним Мерлин встретился почти что неожиданно. Но разве богиня судьбы устраивает неожиданные встречи? Разумеется, это было предрешено, запланировано и рассчитано еще при сотворении мира. Тристан был закален и телом, и духом, благороден, несмотря на варварский вид, и имел все предпосылки стать хозяином камелотского меча, но... Опять это проклятое "но". До сих пор Тристан совершал подвиги исключительно для себя и своих людей. Сможет ли он совершить героический поступок во имя всей Британии? Поступившись своими интересами и интересами народа Корновии и Ллейна? Это следовало проверить, и на это, хотя бы, нужно было меньше времени, чем на воспитание сэра Ланселота.
Сначала Мерлин хотел рискнуть и предложить Тристану вынуть заколдованный меч из ножен, но потом отказался от этого, вспомнив тех, кто попробовал, но был недостаточно силен и подготовлен.
Нельзя уничтожать шанс спасения поспешностью. А посему, придется ждать. Ах, он и так слишком долго ждал...

По многочисленным рассказам отца Элейна представляла себе королевский турнир чем-то вроде состязаний рыцарей во дворе их замка, только помасштабнее. Она понятия не имела о том, что это будет так красиво. Разноцветные шатры занимали почти все пространство вокруг ристалища. Их пестрота создавала у Элейны  ощущение праздника. Квадратное поле было по периметру обнесено ограждением, за которым разместились зрители – тоже все в ярких разноцветных одеждах. Из королевской ложи все было видно так хорошо… Элейна нетерпеливо оглядывалась вокруг. Ну где же ее возлюбленный? Она увидела отца. Он сидел немного ниже, оживленно переговариваясь со своими приятелями. Отец, хоть сам давно уже не принимал участия в турнирах, очень любил наблюдать за схватками и со знанием дела их комментировать. Герцог Бернард считал себя непревзойденным знатоком турнирных боев и правил.
Он словно почувствовал ее взгляд, обернулся, кивнул ей – и его улыбка, обращенная к дочери, светилась гордостью. Еще бы – Элейна удостоилась чести находиться во время турнира в королевской ложе! Для самой Элейны это было неожиданно, она до сих пор не верила, что королева Гвиневера пригласила и ее тоже. Риан – подруга королевы, это понятно, но Элейна ведь видела Гвиневеру впервые. И была очарована тем, как легко ей было разговаривать с Ее Величеством. Элейна даже поведала Гвиневере о своей тайне. О своем возлюбленном…
Элейна тихонько помахала отцу и оглянулась на королевскую чету. Его Величество, казалось, пребывал в самом лучшем расположении духа. Его лицо было непроницаемо, но в уголках глаз затаилась улыбка. Или ей так показалось? Королева, сидящая рядом с супругом, была прекрасна, но совершенно не вызывала у леди Шалотт зависти. Королева просто должна быть прекраснее всех, это же очевидно. Раз сам король выбрал ее среди других леди королевства… Но при всем своем великолепии у Гвиневеры был такой кроткий нрав и доброе сердце, что она казалась Элейне существом скорее волшебным или сказочным, чем земным. Разве возможно, чтобы обычная женщина сочетала в себе столько достоинств?
Элейна подумала, что слишком долго разглядывает Гвиневеру, и поспешила отвернуться. Радостное и волнующее ожидание охватило леди Шалотт. Где-то здесь, на турнире, обязательно должен быть ее любимый. Может быть, именно теперь он смотрит на нее из этой пестрой толпы…
Элейна бессознательно поправила складки своего нежно-голубого платья. Такого же цвета было небо в ее зеркале, когда она впервые увидела в нем своего возлюбленного. Ее косы были перевиты лентами того же цвета, точно такие же ленты были нашиты на платье, и леди Шалотт собиралась избавиться до конца турнира по крайней мере от одной из своих лент. Она подарит ее своему рыцарю, а он победит и выберет ее королевой турнира.
«Надеюсь, Гвиневера не обидится. Она и так ведь королева…»
Вздох сорвался с ее губ раньше, чем она успела хоть о чем-нибудь подумать. Он.
Ее рыцарь. Он появился!
- Риан, я вижу его! Он лучше всех!
Он так величественно держался в седле, он был таким благородным, красивым, отважным и… скромным…
«Любимый, посмотри же на меня, я здесь… Совсем рядом, видишь?»
Вопрос королевы она расслышала, но поняла с трудом. Что от нее хотят, ведь Он так близко, она не хочет ни с кем говорить… Дайте ей полюбоваться на любимого, потом она поговорит, о чем пожелаете…
Но вопрос ведь задала королева.
- Он здесь, Ваше Величество! – счастливо улыбаясь, ответила Элейна, с трудом отводя свой сияющий взгляд от рыцаря и обращая его к Гвиневере.
- Вон он, посмотрите… Правда, лучше него нет никого на свете? О, простите, я хотела сказать, что кроме Его Величества, конечно…
Элейна не понимала и не слышала уже, что говорит. Ее мысли были заняты только возлюбленным.
- Он смотрит сюда… Ах, хоть бы он подъехал поближе… Я подарю ему свою ленту и спрошу его имя. Я ведь до сих пор не знаю его имени…

Той, которая почти все время проводит в уединении, время от времени полезно – да что там полезно, просто необходимо, – почувствовать себя в центре внимания толпы. Конечно, самыми главными фигурами на ристалище были король Артур и его уже начинавшая раздражать фею своей красотой супруга. Но Мелюзина и не претендовала на абсолютное внимание. Ей и так его доставалось с избытком. Она купалась в восхищенных, завистливых, враждебных и подобострастных взглядах, словно в своем любимом бассейне. Ее ложа, пусть не такая просторная, как королевская, была со вкусом украшена цветами всех оттенков синего – любимого цвета феи. Для сегодняшнего турнира Мелюзина выбрала белоснежное платье, расшитое речным жемчугом, ее украшения были тоже из жемчуга. Свои черные волосы она спрятала под прозрачным голубоватым шарфом. На всякий случай. Вдруг ей захочется сбросить его какому-нибудь особенно умелому рыцарю? Правда, такого с феей давно уже не случалось…
В свою ложу Мелюзина никого не позвала, она не любила отвлекаться во время состязаний. А сегодня тем более не хотела портить себе удовольствия. Ей хотелось увидеть поражение Медраута. Оно будет неизбежно. И ей уже было все равно, что волшебство на турнире запрещено. Если ситуация того потребует, она поколдует в свое удовольствие. Фея улыбнулась и достала из складок платья маленькую деревянную щепку. Задумчиво повертела ее в руках. Пусть будет поблизости, на всякий случай.
Мелюзина редко на кого-то обижалась или злилась, но Медрауту удалось совершить то, чего давно никому совершить не удавалось: он разозлил фею и вызвал в ней желание отомстить.
Поговорить бы с Мерлином об этом Медрауте. Но чародей находился сейчас в королевской ложе, и вызвать его оттуда было невозможно. Нужно будет найти способ встретиться с Мерлином после турнира. Медальон Медраута не давал ей покоя. Неужели…
Зрители заревели на своих местах, грубо вернув фею к реальности. Колонна рыцарей начала свое торжественное шествие. Мелюзина подалась вперед, стараясь заранее угадать, кто сегодня окажется победителем. Обычно пророческий дар не подводил фею, но сейчас новое, тревожное чувство укололо ее в сердце. Она смотрела на проезжавших рыцарей, не понимая, что с ней, отчего так похолодели руки и сбивается дыхание. Может быть, чье-то злое колдовство настигло фею?
Нет, не колдовство. Лента.
Фея позабыла и о Мерлине, и о Медрауте с его медальоном, о короле и королеве, о турнире и вообще обо всем. Она впилась взглядом в рыцаря, на чьем копье развевалась алая лента. Это… он?
- Госпожа… Вам плохо, госпожа?
Робкий голосочек служанки испуганно задрожал рядом с ней.
Мелюзина с усилием отвела взгляд от обладателя алой ленты и посмотрела на девушку.
- С чего ты взяла, что мне плохо?
- Вы стали белее вашего платья…
Плохо… Десять лет не видеть его, не знать, что с ним. Десять лет, из которых первый год она почти не помнит – и правильно делает. Десять долгих лет, из которых несколько лет ушли на то, чтобы перестать ненавидеть его и обвинять себя. Десять вечностей, которые она прожила, не понимая, зачем ей вообще нужна эта жизнь.
И теперь, когда она научилась не бояться ночи, когда перестала по утрам тянуться в полусне к нему, потому что ей приснился страшный сон – будто он покинул ее… теперь, когда она кое-как успокоила и заштопала нитями времени разорванное и почти уже не кровоточащее сердце – теперь она встретила его.
Ей не плохо. Нет такого слова, которое сможет выразить ее состояние.
Вот и пригодился голубой шарф. Мелюзина опустила его на лицо. Не нужно, чтобы кто-нибудь еще кроме служанки разглядел, что она белее своего платья. И еще. Феи ведь не плачут…

... Улыбка не сходила с губ корновийца, пока он в составе пышной колонны медленно двигался по кругу, объезжая пестревшие шарфами и золотым шитьем трибуны. Сначала кривая, похожая на горностая, который, подпрыгивая, бежит по холмам, то ныряя в заросли высокой травы, то подманивая охотника белой шкуркой, она пряталась в густых усах, ибо не дело оскорблять сомнением чужой праздник. Все эти шелковые ткани, цветы в женских руках, улыбки и драгоценности, казались ему не более чем миражом, сиянием утренней росы, освещенной первым лучом солнца. Но как мало надо, чтобы стряхнуть с бледных лиц эти блистательные улыбки, чтобы весь этот пестрый праздник вдруг пропах падалью, зловонною гарью, оборотился в страх, утраты и боль.
Разговор с Мерлином не мучал его вчера - а сейчас вдруг раскрылся, заполнил все небо и землю своей пугающей справедливостью. То, что недавно кололо глаз, доводило до жгучей ненависти, было - или казалось - несправедливым: богатство и радость одних рядом с несчастьем других, благоденствие рядом с горем, беспечность, рожденная из лона войн - все изменилось, из презираемого - к жарко любимому, из желания окунуть каждого из собравшихся в кровавый котел - до жажды, смертельной, мучительной жажды отдать себя самого, положить все что есть, ради надежды, что свет и радость восторжествуют.

Знатные мужи и красавицы, милые девы и неоперенные юноши - как желал бы он быть на вашем месте. Смейтесь, бросайте цветы, пожирайте друг друга исполненными признания яркими взглядами; сохрани вас Небесная Мать.
У него другая дорога.

... Между тем процессия двигалась, и всадники, едущие перед принцем, уже начали поворачивать коней, чтобы предстать перед королевской ложей. Тристан не мог сдержать смех при виде того, как они приосаниваются, в спешке поправляют перья и банты, полученные от покровительниц - все для того, чтобы видом порадовать и восхитить короля. Тристан оглядел свое платье, ища, есть ли в нем что-нибудь, что напоминало бы об этой пышности: щит без гербов, красная рубаха и алая котта - чтобы, если придется, не видеть на ней чужой или своей крови - меч в сильно потертых ножнах, и боевое копье, навершие которого украшал не прапорец, а широкая алая лента.
В горле ухнуло - может быть, где-то здесь, в этих ложах сидит сейчас ее хозяйка.

Рыцарь, с которым они ехали в паре, пошевелил поводья: его конь начал неторопливо поворачивать, становясь боком к центральным ложам. Тристан, сердце которого вдруг заколотилось, словно безумное, слегка запоздал - не настолько, чтобы столкнуться с юношей, однако тому пришлось осадить коня, да и Серый, привстав на дыбы, протестующе мотнул головой.
Зрители на трибунах обменялись разочарованными взглядами. Публика попроще, столпившаяся по краям, дружно заулюлюкала - красный рыцарь без громкого имени был отличной мишенью для шуток. И шанс, что сейчас набегут его пажи и оруженосцы, да отходят по ребрам, судя по всему, небольшой.
Тристан успел подхватить поводья и пустить коня слегка вбок, не заставляя соседей и следовавших на ним участников дожидаться, пока он исправит случившуюся неловкость. Сам же корновиец, точно влюбленный мальчик, в первый раз преклоняющий колена перед дамой сердца, не сводил взгляд с трибуны, в центре которой сидел величайший человек мира, король и владыка - Артур Пендрагон.
Увидит или не увидит? Узнает или удастся проехать мимо? Тристан пропустил королевскую свадьбу, лежа с тяжелой раной после пиратского нападения, и теперь чувствовал себя недостойным подданным. Прав Мерлин, он есть ничто иное, как глупый мальчишка. Вместо того, чтоб прибыть, как полагается принцу, и поднести правителю полагающиеся дары - явился, как вор, под чужим именем в неподобающем платье, и даже колен не преклонил на высоком приеме. Теперь еще и опозорился на проезде. Может, и прав белокурый посланец - и они всего-навсего дикари с гор, привычные ставить дела прежде речей.
Кстати, тот был здесь, в рядах участников; кроме него, Тристан насчитал едва ли с десяток знакомых лиц. Считая герцога Бернарда, с комфортом расположившегося на трибунах; старый вояка узнал его, и, хитро подмигнув, поприветствовал чашей вина. Леди Элейна, как едва расцветшая лилия в весеннем саду, блистала в центральной ложе, неподалеку от королевы. Герцог Карадок, при виде которого старой тоской закололо сердце. Мерлин, похоже, тоже увидевший своего ставленника, но, хвала богам, не подавший виду. Но средоточением всего, воплощением мощи и силы, центром мира, ради которого все они мучались и страдали, был, конечно же, он - Артур.

... Юноша рядом склонился перед блистательной четой - и Тристан поспешно последовал его примеру. Грива темных волос хлынула на лицо, скрывая черты - и, как показалось мужчине, это спасло его от немедленного разоблачения. Не торопясь выпрямляться, он проехал далее, мимо трибун - и уже разгибая спину, на мгновение обернулся... чтоб уколоться об устремленный на него ясный взгляд.

Дама под голубой вуалью полулежала в устланном шелками кресле в соседней с королем ложе, а несколько служанок суетились вокруг, как если б их госпоже стало дурно.
Сердце плененной птицей толкнулось о грудь.

Отредактировано Тристан (2014-08-20 13:49:29)

В отличие от многих рыцарей, Медраут не красовался перед зрителями. Хотя и не отказался от предложения Ланселота ехать справа, чтобы предстать перед королевской ложей. Он смотрел прямо перед собой, держа вожжи двумя руками и упорно не желая перенимать модную посадку в седле, негласно принятую среди рыцарей Камелота. Он появился на ристалище, чтобы победить, и добьется этого любой ценой. А дырки кулаками в боку вертят одни лишь глупцы и хвастуны, вроде Ланселота.
На щите Медраута по-прежнему был знак принадлежности к компании Круглого Стола - серое поле, белая продольная полоса. А ведь если бы не эта коварная змея Мелюзина, там мог бы красоваться совсем иной герб. Герб его рода. Проезжая мимо ложи, где сидела фея, Медраут даже не повернул головы. Зато Ланселот - вот уж галантный кавалер - раскланялся с феей, словно со старой знакомой.
Сбившийся строй задержал колонну. Медраут оглянулся вместе со всеми, отыскивая взглядом недотепу, испортившего парадный выезд. Бородатый северянин, по виду - сущий медведь, спустившийся с гор или вылезший из леса.
- Вот ведь деревенщина! - довольно громко сказал Медраут, пусть слышит не только названный брат, но и находящиеся рядом. - И как герольды допустили такое чудо до турнира? Если он и с мечом обращается так же, как со своей кобылой, мне жаль его противника - тот и оружием не похвалится, обойдется пинком, чтобы вышвырнуть это чучело вон с поля.
Кто-то из рыцарей засмеялся. Несмотря на желчный нрав, Медраут пользовался авторитетом среди определенного круга камелотцев. Но сам он своих сторонников ни во что не ставил, о чем совершенно откровенно им и говорил. Как это ни странно, даже такое поведение их не отталкивало. Впрочем, многие люди почитают злоязычие за возвышенный ум, а отсутствие такта и скромности - за отвагу.
Перехватив недовольный взгляд брата, Медраут улыбнулся ему лениво и без тени раскаянья. Кто бы не появился на сегодняшнем турнире, главный противник - это добряк Ланс. Звезды совершенно несправедливо наделили его везением. А именно везением Медраут объяснял все победы брата. Везение - иначе и быть не может! Наверняка, озерная фея одарила своего любимчика каким-нибудь талисманом или прочитала над ним заговор на удачу. Но ничего, скоро он докажет всем, что победы можно достичь и без колдовства - волей и упорством.
И не удержался - посмотрел-таки на королеву, надеясь встретить взгляд, обращенный к нему, пусть и случайно обращенный. Но тщетно - Гвиневера глядела совсем в другую сторону. Да еще и весело смеялась при этом.
Медраут стиснул зубы. И пусть. Судьба благоволит упорным. А у него упорства хватит на троих. И еще про запас останется.

Настроение Гвиниверы было самым прекрасным, она предвкушала предстоящие развлечения и празднества, она опять была признанной королевой турнира и вызывала всеобщее восхищение. Даже приезд Мерлина, вчера так расстроивший ее, не омрачал сегодняшний день.
И так было до того, как леди Шалотт, прерывающимся от волнения голосом и дрожащей рукой, указала королеве одного рыцаря, едущего по турнирному полю в общей процессии. Сияющее лицо девушки, ее глаза, светящиеся от любви, не оставляли сомнений в ее чувствах. Но стоило Ее Величеству взглянуть на рыцаря леди Элейны, как молодую женщину охватили досада и гнев, сразу же захотелось схватить влюбленную мерзавку за волосы и вышвырнуть вон из королевской ложи. И дело было не в том, что Гвинивера ненавидела влюбленных. Хоть она и не верила в любовь, но за что же ей ненавидеть несчастных, убедивших себя, что испытывают это чувство? Дело было в рыцаре, в которого эта якобы провидица имела дерзость объявить своим! Ибо златокудрый красавец, на которого был направлен восхищенный взор леди Шалотт, был сэром Ланселотом. Тем самым, при виде которого у королевы начинало сильнее биться сердце, тем самым, от взглядов которого она неудержимо краснела, тем самым, который всегда был так учтив и галантен с нею...
Жизнь при дворе научила Гвиниверу очень хорошо скрывать свои чувства и только это спасло бедняжку Элейну от немедленной и жестокой расправы. Королева откинулась на спинку своего кресла, ее лицо побледнело, а полные чувственные губы были крепко сжаты. Но более ничем она не выдала охвативших ее чувств. А дурочка Шалотт продолжала что-то лепетать о своей ленте и о красоте этого рыцаря... "Замолчи! Замолчи сейчас же!" - глубоко внутри вопила охваченная ревностью женщина и зажимала уши, а королева, находящаяся у всех на виду, лишь сидела недвижно и смотрела в никуда.
Однако леди Риан задала вопрос и опять о сэре Ланселоте. Нужно было отвечать, чтобы не вызвать подозрений и не выдать собственных чувств, но как, как ответить этим двум возмутительно молоденьким и глупеньким девушкам? Как отдать имя, которое сама шепчешь ночами, на растерзание сопернице?
- Это сэр Ланселот, - голос королевы обжигал холодом, - воспитанник Озерной феи. Он получил посвящение всего год назад и лишь потому, что его названный брат, сэр Медраут, из благородства отказался скрещивать с ним мечи.
Ну и что, что было все наоборот? Пусть лучше леди Элейна будет думать, что ее избранник никудышный рыцарь, не обладающий истинным благородством, чем повяжет ему на копье свою ленту. Шелковую голубую ленту, омерзительнейшего оттенка. "И зачем она только нацепила на себя это платье? С ее цветом кожи она выглядит в нем как труп," - примерно такими мыслями утешалась Гвинивера, а еще надеждой, что алый цвет ее собственного одеяния напрочь затмит наряд леди Шалотт в глазах сэра Ланселота.
От этих мыслей королеву отвлекло нежное рукопожатие супруга. Король что-то зашептал и молодой женщине пришлось склонится к нему, чтобы расслышать. По началу она вообще не понимала, чего хочет от нее Артур, но постепенно сообразила, что речь идет о вчерашних матримониальных планах на леди Риан. Та мысль, которую Его Величество донес до своей королевы, заставила Гвиниверу отвлечься от своей ревности и даже вызвала на ее губах легкую улыбку. Правда это веселье было порождено не планом Артура, а тем, что великий король Камелота и всей Британии оказался такой хорошей свахой. "Может Мерлин ошибся с его призванием? Может стоило его готовить не к войнам за объединение страны, а к к тому, чтобы он искал благородным девицам хорошие партии?" - насмешливо подумала Гвинивера. Ей не пришла в голову мысль о том, кем бы была она сама в таком случае.
- Леди Риан, - королева обратилась к старой подруге с прежним теплом в голосе. - Мне бы хотелось, чтобы вы отправились в вон ту ложу и были советчицей нашим судьям на этом турнире. Уверена, ни у кого здесь не найдется такого доброго сердца, как у вас, а значит лучше кандидатуры нам не сыскать.
Говоря, Гвинивера указала рукой на судейскую ложу, в которой, помимо всех прочих, сидел старый герцог Регеда. Место между ним и главным судьей было как раз свободно и предназначалось оно для красивой благородной девушки, которая повяжет свою ленту на копье главного судьи сможет взять под защиту понравившегося рыцаря, который будет терпеть поражение на поле боя. Вторая советчица, дочь одной из придворных дам Гвиниверы, уже заняла свое место по другую руку главного судьи.

Отредактировано Гвиневера (2014-08-27 06:45:51)

Жизнь приучила герцога Регеда быть готовым к любым неожиданностям. Но сейчас он оказался не готов к очередному взбрыкиванию судьбы. Леди Риан повилась рядом, как фея из детских побасенок. Повязав шарф на копье и тем самым заявив себя полноправной участницей судебного корпуса, она села в кресло по левую руку от Карадока. 
Синий цвет удивительно шел ей, а застенчивый взгляд явно указывал, что в судьи девушка попала не по собственной просьбе.
Король отсалютовал Карадоку кубком с вином. Так вот что это значит - Его Величество всегда идет к цели с упорством раненного кабана. И теперь он не оставляет попыток намекнуть вассалу о прямых обязанностях верного подданного. Карадоку стало неимоверно душно, и он судорожным движением оттянул ворот праздничной котты, хотя тот не мешал дыханию. Больше всего герцог мечтал сейчас оказаться в каком-нибудь ином месте - да хоть на турнирном поле, лишь бы подальше отсюда.
Кресла судей стояли столь близко, что рукав одежд Карадока почти соприкасался с синим рукавом. И это соседство было тем мучительнее, что было... приятным.  Втайне надеясь, что девушка окажется такой же молчаливой, как и он сам, герцог украдкой взглянул на юное личико, похожее в своей свежести на только что распустившуюся розу. И как сглазил. Леди Риан обратилась к нему, именно к нему, а не к кому-то другому из судей. Да еще и напомнила об и предыдущей встрече. Или она вспомнила городскую площадь?
Вот и пойми этих светских красавиц. Карадок лихорадочно соображал, какого ответа от него ожидают. Надо ли упоминать об инциденте на площади, или вежливый лорд должен сделать вид, что все нелицеприятное выветрилось из его памяти, как дурной сон?
А девушка ждала ответа. Карадок почувствовал, как кровь бросилась в лицо. Ну и потешно он выглядит, должно быть. Сидит на виду и краснеет, как юнец, а все потому, что прекрасная дама изволила обратиться к нему с вопросом.
Но что ей ответить?..
Желая потянуть время, он закашлялся, делая вид, что внезапный приступ помешал ему ответить сразу же. Но тянуть дальше уже не было никакой возможности. Припомнив все учтивые слова, которые когда-либо слышал, Карадок повернулся вполоборота к соседке и произнес, упорно вглядываясь в дальние ряды:
- Моя радость взаимна, леди Монтклерская.
Ну вот. Выговорил. И даже без запинки. А что дальше? Или этих слов достаточно?
Карадок угрюмо насупился, осознавая себя распоследним идиотом и в который раз с тоской понимая, что он всегда будет лишним в этом блистательном и красивом мире.

... Тристан спрыгнул на землю, бросив поводья подоспевшему Аргайлу. Лицо принца было мрачнее тучи, и юноша меньше всего хотел попадаться ему в такую минуту: рука у наследника ллейнского герцога была тяжела. Оглаживая встревоженного, будто почуявшего хозяйское недовольство Серого, и негромко журя его за то, что разумная животина принесла столько огорчений их общему господину, спутник корновийца слегка приотстал, а затем и остановился, позволив тому в одиночестве скрыться в шатре.
Он отсутствовал долго - настолько, что Тристан успел сделать по своему тесному убежищу несколько кругов. Если бы кто-то спросил, что заставляет его метаться в шатре, словно пленного зверя, что гонит кровь в его венах с удвоенной силой, заливая щеки горячим румянцем.
Не о том ли тревожился Мерлин?
Не услышал ли он, не увидел ли долгим, проницающим время взглядом, как вздымается грудь закаленного воина при одном только воспоминании о прошлом?
Да, минуло десять лет - и из дерзкого юнца, с жадностью созерцавшего в водопаде осыпанное блестящей росой женское тело, северянин превратился в мужчину, взгляд которого заставлял и крестьянок и разодетых дам чувствовать тяжесть под сердцем. Но достало лишь легкой тени, призрака, опущенной на лицо вуали - и его спокойствие надломилось, как лопается под напором реки хрупкий весенний лед.

...Тристан остановился и шумно выдохнул. Пусть за десять лет облик прекрасной феи не стерся из его души и из памяти - теперь он умеет владеть собой, и не даст никому, ни живому, ни мертвому, совратить его с избранного пути, подкрепленного страшною клятвой. Сейчас ему нужно повидаться с королем, получить его помощь; а потом - Ирландия, и выгодный брак его дяди.
И главное - поручение Мерлина.
Женские ласки и гибкое тело, в сладкой неге парящее в ночной темноте - все это будет после.

Появление Аргайла оторвало мужчину от раздирающих его на части бурь крови. Юноша выглядел странно и был слишком явно смущен, даже для того, кто боится прогневать своего господина. Улыбаясь, пытаясь скрыть улыбку, он покосился наружу, на вход в шатер, и промолвил, шмыгая длинным носом:
- Милорд... принц... там это... к вам дама пришла.
- Ко мне?- даже густая щетина, покрывавшая щеки, и полутьма внутри палатки не могли скрыть, как корновиец покраснел, в мгновение ока вспыхнул, как маков цвет, и сделал невольное движение ко входу. Но выйти он не успел: в залитом солнцем проеме показался высокий силуэт в пышно шуршащих одеждах, а затем в шатер вплыла незнакомка, густо закутанная в шаль; были видны разве что белокурые волосы, выбивавшиеся из-под накидки, да ясные голубые глаза.
Пальцы, скрытые длинным рукавом, поманили Тристана - и он сделал шаг навстречу, недоумевая, кому же понадобилось нанести ему столь неурочный визит.
Неизвестная заговорила, верней зашептала, так тихо, что слов было почти что не слышно за гулом праздника, что, как прибой, долетал в палатку и колебал ее стены:
- Мне... велено... передать тебе послание, принц Тристан.
Корновиец нахмурился, досадуя про себя не то на болтливый язык королевских рыцарей, не то на свою боевую славу. Не глупо ли, в самом деле, было являться сюда выряженным, словно мальчишка, и надеяться поразить короля удалью в игрушечных потасовках, вместо того, чтобы поступить, как и надлежит подданному.
Но почти тут же эту досаду сменило волнение - быть может, имя стало известно посланнице из других уст?
- Говори,- невольно понизив голос, велел он, в нетерпении принимаясь кусать губы и чувствуя, как стремительные удары сердца снова начинают заглушать доводы разума.
Незнакомка подарила ему долгий взгляд, в котором, кроме призыва, читалось непонятное веселье. Но прекрасная вестница тут же потупилась, словно призывая собеседника сохранить втайне все, что сейчас ему скажет. Ей не потребовалось даже просьб - словно притянутый волшебством, принц сделал еще шаг и наклонился, жадно готовясь внимать ее словам.
Шепот сделался еще тише, и ему приходилось напрягать слух, чтобы разобрать звуки и складывать их в связные фразы.
- Сегодня ночью... тебя будут ждать... за городскими воротами... когда луна станет в зенит... Слушай меня... за виноградниками... неподалеку... есть один дом... его легко узнать... в нем резные окна... и возле него колодец... там, нынче ночью... тебя будут ждать... те, кого ты знаешь... А ежели ты не придешь...

... Незнакомка печально вздохнула - и вдруг добавила голосом Рыжего:
- ... то весь мед мы выпьем без тебя.

Ланс принимал поздравления от друзей после победы в третьем поединке. Он еще не отошел от боя, и ноги готовы были броситься в новое сражение, а сердце - лететь навстречу испытаниям. В такие минуты ему казалось, что он может все на свете. Оглушенный победой и очень довольный собой, Ланс вдохновенно отвечал на шутки товарищей и добрые пожелания. Речь как раз зашла о том, что пора бы Ланселоту выезжать на ристалище с дамским шарфом или рукавом на забрале, чтобы не обнадеживать ложной надеждой девушек и женщин Камелота, но Ланс не успел отшутиться, потому что сэр Коллен тронул его за плечо, призывая оглянуться:
- Ты погляди, что вытворяет твой братец. Кого это он собрался вызвать на поединок?
Ланс оглянулся как раз в тот момент, чтобы успеть увидеть как его щит - зеленый, с белой полосой, очертил косую дугу и упал на песок, а Медраут лихо развернул коня, упирая в стремя копье.
Рыцари, окружавшие Ланселота, замолчали, как один. Многие помнили прошлогодний турнир, где из-за соперничества между братьями не было присвоено звание победителя состязаний. В этом году, похоже, сэр Медраут решил взять реванш. И поспешил сам вызвать Ланселота на бой, не дожидаясь - соизволит ли судьба свести их вместе.
- Я не приму вызова, - медленно сказал Ланс. Поступок названного брата больно задел его. Теперь ему стали понятны намеки и хитрые улыбки, что расточал Медраут в последнее время.
- Тогда он объявит тебя трусом, - заметил сэр Коллен. - Прости, но он уже давно твердит направо и налево, что если бы ты не побоялся скрестить с ним мечи в прошлом году, то венец победителя красовался бы на его голове.
- Не имеет значения, что он подумает или скажет, - тихо, но твердо отозвался Ланселот. - Я не обращу меч против родича.
- Он тебе не родич, - хмыкнул кто-то.
Ланс упрямо наклонил кудрявую голову:
- Я почитаю его, как брата.
Рыцари пожали плечами и поспешили разойтись, как всегда бывает, когда лидер оказывается втянутым в неприятности. В славе любят все, в неприятностях - лишь самые близкие друзья, в беде рядом остается, порой, одна лишь мать. Озерной феи не было на этом турнире, и Ланселот почувствовал себя страшно одиноким. Отправляясь в Камелот, он надеялся, что они с Медраутом будут нести службу плечом к плечу, а вышло так, что погоня за королевской милостью сделала их врагами. Он был наивен, закрывая глаза на поведение Медраута. Наивно надеялся, что тот перебесится, что все забудется, и между ними снова установится мир. А оказалось, все это время брат готовился к мести. К мелочной, недостойной рыцаря и родича мести.
Оруженосец робко поднес щит и меч, копье стояло поодаль, прислоненное к деревянным козлам, специально построенным для турнира.
- Вас вызывают, мессир, - робко сказал мальчишка.
Ланс взглянул на него почти с неприязнью, хотя никогда не повышал голоса на оруженосца и не сердился за проступки.
- Я не приму вызова, - повторил он и скрылся в шатре, отведенном рыцарям Круглого Стола.

Ланселот проводил брата потемневшим взглядом. Вот так. Медраут унизился до шантажа. Зачем? Зачем брат?! Тебе нужна победа? Возьми ее, она твоя! Нужен венец победителя? Неужели думаешь что я стану биться с тобой за какой-то кусок металла? Неужели нашу дружбу, наше детство, нашу мать, годы и годы бок-о-бок можно променять на какие-то почести, пусть даже из рук короля? Зачем? Он опустил голову, разглядывая свои руки. Эти руки хорошо умели управляться с мечом. Лучше многих. Поднять меч на брата... пусть даже турнирный. Пусть даже по его вызову. Нет... Спокойное, мудрое лицо названной матери появилось перед глазами как наяву. Она растила нас как родных детей. Обоих одинаково. Что же пошло не так, отчего Медраут так хочет боя? Хочет стать победителем? Почему же со мной, он мог вызвать любого, щитов было предостаточно. Хочет выяснить кто из нас ловчее держит меч? Мало у нас было схваток, мало мы набивали руку во дворах и тренировочных залах? Почему же здесь, сейчас, на глазах многолюдной толпы, на глазах короля..... и королевы. Эта мысль прошибла дрожью по позвоночнику. Если он не выйдет на ристалище его ославят трусом. Трусом!  Но даже это бы не остановило, чтобы не драться с братом он бы пошел и на это, но его угроза, угроза неприкрытая, ударившая по самому больному месту...  А он выполнит свою угрозу, можно не сомневаться, Медраут редко бросал слова на ветер. Король предположим не поверит, дамы поднимут его на смех и только, но вот королева... королева....
- Мессир? - оруженосец робко тронул его за локоть - Что же прикажете
- Кольчугу. - сухо, не глядя, не двинувшись с места и не поднимая головы бросил рыцарь
- Кольчугу? Для конной схватки? Помилуйте мессир, вас...
- Я сказал кольчугу! Тонкую, ирландскую. Мой брат не любит литой стали, мне не нужны преимущества.
Мальчишка завозился подготавливая требуемое, а Ланселот поднял голову и взглянул в проем шатра на Медраута. Его конь нетерпеливо рыл копытами землю. Видно и вправду застоялся.
Я не подниму на тебя меча, брат. Ни меча, ни копья. Но если ты так хочешь поединка, что ж - воля твоя. Воля твоя....
Тяжесть кольчуги после литого нагрудника почти не ощущалась. Оруженосец  поправил айлетты, чтобы широкие пластины удобно легли на плечи, застегнул поверх широкопетлистой стальной вязи тяжелый кованый пояс. А рыцарь так и не двинулся, словно мальчик одевал гранитную статую, а не живого человека. Сердце давило невидимым камнем. Даже не перспектива боя тяготила его - в конце концов за ними было немало тренировочных схваток - больше чем он мог бы сосчитать, с того самого возраста как оба научились держать в руках палки. Но то, иное, непонятное и потому тягостное и мучительное - почему? Зачем? За что? - вопросы возвращавшиеся вновь и вновь. Да, Медраут не ангел,  да, за ним в последнее всемя участились и странные слова и еще более странные поступки, но какое все это имело значение! Он был другом, братом с самого детства а братьев не выбирают, а принимают  такими какие они есть. И Ланселот не променял бы своего брата ни на кого в целом свете. Что же не так... Чего он хочет. Боя? За нами сотни схваток! Победы? Так разве я бы сражался за нее - она пустой звук по сравнению с дружбой. Почему не любой из рыцарей - а именно я? Он ведь знает что шансов у него мало... Или... или он хочет не просто победы в турнире а победы.. надо мной? Перед всем народом, перед королем, перед королевой черт возьми!  Зная о Белой башне хочет повергнуть меня на ее глазах?! Господи, не может же этого быть, я бы понял если бы такую мысль лелеял злейший враг, но Медраут? Нет... не хочу я в это верить. Не хочу..... Не знаю, чем я мог ему не угодить. Не знаю что он мог затаить против меня. Но он мой брат. Что бы он не сделал...Что бы не задумал..
Оруженосец выпрямился, закрепив шпоры, и Ланселот направился к выходу
- Мессир, шлем! - возопил мальчишка вслед, но рыцарь его даже не услышал, выходя на ослепительный солнечный свет с непокрытой головой. Трубы возвестили уже второй сигнал.  Похоже он заставил себя ждать, еще немного и не избежать бы позора. Не глядя ни на кого кроме Медраута уже подъезжавшего к своей дорожке он поднялся в седло, принял у кого-то копье, даже не разобрав - кто его подал,  опер его о стремя и ткнул коня в бок коленом. Широкая размашистая рысь вынесла его на ристалище, и крики, которыми толпа приветствовала обоих рыцарей обрушились на него как водопад. Медраут на той стороне поднял коня на дыбы, но Ланселот не ответил тем же. Этот поединок для него - вынужденная мера, а не демонстрация силы. И он лишь качнул копьем в сухом и официальном приветствии.  Быстрый взгляд оценил и коня и копье названного брата. Конь под ним так и рыл копытами землю, удар будет нанесен немалый, если помножить скорость галопа и силу направляющей копье руки на инерцию мощного животного. Что ж, пусть попробует вышибить меня, если сможет. А вот вэмплейт на его копье достаточно широк. Да.... буду метить не в тело, а в этот щиток - при удаче мое копье разлетится, но и он своего не удержит. Но в брата я не направлю своего копья.  Не направлю...

От третьего сигнала труб по жилам разлился знакомый холодок, взгляд впился в широкое верхнее полукружие вэмплейта на копье брата. Шпоры! Конь рванул с места галопом, рыцарь привычно подался вперед, перемещая свой вес ближе к холке коня, чтобы иметь запас движения. Вороной жеребец Медраута летел вихрем, песок летел из-под копыт обоих коней, мчавшихся навстречу друг другу с неумолимостью рока. Ланселот впился коленями в бока коня, покрепче перехватил копье... Секунды - турнирная дорожка не так уж и длинна - но впервые она показалась ему бесконечной. Копыта стучали словно лихорадочно колотящееся сердце, и наконец глухой звук двух ударов слившихся в один заставил толпу ахнуть. Сила удара обрушившегося на его щит, заставила Ланселота пошатнуться в седле, но и его удар, пришедшийся в аккурат по верхнему полукружию вэмплейта Медраута заставил брата разжать пальцы. Рыцарь инстинктивно дернул головой, спасая глаза от фонтана брызнувших во все стороны щепок, и пролетая мимо брата увидел как полетело на землю обломанное древко его копья. Сердце, казалось не бившееся все эти долгие секунды застучало как в лихорадке соревнуясь с трехтактной дробью копыт коня, уносившего его дальше. Лишь через несколько секунд он сообразил что его собственное копье разлетелось от удара, да так что в руке остался обломок в три фута длиной. Он отшвырнул его в сторону, и доскакав до конца дорожки осадил коня так круто что тот, остановленный на всем скаку едва ли не присел на задние ноги. Его повело вбок, казалось еще секунда и конь свалится, увлекая за собой и седока, но резкого тычка пяткой в бок оказалось достаточно чтобы образумить ошалевшее от такого обращения животное, явно не привыкшее к таким перепадам настроения у хозяина. Только сейчас Ланселот позволил себе оглянуться, и увидел брата на той стороне дорожки, явно раздосадованного, но еще более преисполнившегося желания взять реванш. Ну что ж...
Он не глядя протянул руку, в которую кто-то вложил второе копье и развернул жеребца, глядя как то же самое делает и Медраут. Что же ты делаешь, брат, что.... Труба, зов, удар шпорой вбок и возмущенное ржание жеребца вновь посланного в галоп...

Удар был не настолько крепок, как ожидал Медраут, и пришелся не в щит, а скользнул по стальному диску на копье, защищавшему руку. Сначала он даже засмеялся, пряча, как и Ланс, лицо от разлетевшихся щепок, и тряся ушибленными пальцами. Но проскакав до конца ристалища, понял, что названный брат, скорее всего, просто не ударил во всю силу, и намеренно не бил в щит.
Подхватив новое копье, Медраут направил коня вдоль разделительного барьера, снова нацеливаясь в противника.
Такой бой - без перерывов между ударами, назывался "Скачка". Правда, копья для него использовались гораздо тоньше и легче, но Медрауту уже не было дела до нарушения турнирных правил. Герольды молчали - и ладно. Больше всего хотелось ударить в незащищенную белобрысую голову, чтобы раз и навсегда покончить с выскочкой. Медраут нехотя осадил собственные желания. Это же турнир, а не площадка для смертоубийства.
Они съехались еще раз - и снова ничья. Копья преломились, рыцари усидели на конях. Острая щепка оцарапала Медрауту щеку, едва не попав в глаза. Зрители бросали под копыта коням цветы и листья, хлопали, кричали и топали. Такого боя они давно не видели и требовали продолжения. 
- Может, пора остановиться? - подававший копье заговорил знакомым голосом, и Медраут, принимая оружие, только сейчас заметил рядом сэра Гавейна.
- Ты хочешь вмешаться в ход поединка? - Медраут дернул поводья, которые предусмотрительный Гавейн перехватил, не давая коню тронуться с места. - Если остановишь бой, по закону я буду требовать, чтобы ты занял место моего противника. Готов спасти Ланса ценой жизни? На ристалище ведь по разному получается, а?
Он резко двинул коню пяткой под ребра, заставляя животное встать на дыбы. В последний момент Гавейн успел отпустить поводья, чтобы не попасть под копыта на потеху зрителям.
- Бешеный щенок! - выругался он.
- Стой лучше в стороне, беззубый пес! - парировал Медраут, направляя коня к барьеру.

Откуда взялась в ней эта сковывающая язык скромность и нерешительность? Момент, когда можно было повязать ленту на копье любимого. она бездарно упустила, залюбовавшись им, когда он поклонился королю и королеве. Он ведь рядом был. совсем рядом, и можно было... Но Элейну сковала по рукам и ногам не к месту проснувшаяся стыдливость. И теперь она досадовала на себя... Но зато она получила от королевы величайший подарок - ей было названо имя. Его имя!
- Сэр Ланселот... - восторженно повторила она. - Его имя так же прекрасно, как и он сам! Это самое лучшее имя из всех, которые я когда-либо слышала!
Элейна хотела было продолжать восторгаться возлюбленным, но она сдержалась. Королева - не подружка, с ней нельзя болтать как, к примеру, с Риан. Она продолжила изливать свои восторги про себя, не выпуская рыцаря из виду ни на секунду.
Она не услышала короткой беседы феи и королевы, а если бы услышала, то поразилась бы непочтительности, с какой Мелюзина обратилась к самой королеве. Но феи - они ведь не простые смертные, так что лучше не удивляться и воспринимать их такими, какие они есть.
Риан отозвали, и Элейна едва заметила это. Там, на поле, уже начали разворачиваться события, которые поглотили все ее внимание. Какой-то рыцарь вызвал на поединок ее Ланселота... Несомненно, ее возлюбленный легко одержит победу, и тогда она в знак восхищения его боевым искусством одарит его своей лентой...
Но что это? Куда он?
Ее рыцарь, чье бесстрашие и благородство не подлежали сомнению, вдруг отказался от поединка и ушел в шатер. Наверное, вызывавший недостаточно хорош для него. Он, видимо, оскорбленный, устремился за Ланселотом... И через какое-то время поединок все же начался.
  Ланселот показал всем свое бесстрашие, выйдя на поединок без шлема. Его противник вынужден был сделать то же самое. Элейна презрительно улыбнулась. Можно повторить благородный жест, но стать таким же благородным - невозможно!
Леди Шалотт думала, что Ланселот одержит победу сразу же, после первого же удара копья. Но нет! Копья разлетелись...  И во второй раз тоже. Она видела, как взвился конь ее рыцаря. А что, если он сейчас сбросит Ланселота?
Элейна испуганно вскрикнула, подалась вперед...
Ланселоту помогли спуститься с коня. А что теперь? Неужели... продолжение схватки? Противник Ланселота, не иначе, воспользовался колдовством! Против ее возлюбленного никто не может устоять, она уверена в этом.
"Ты победишь, любимый, обязательно..." - она торопливо оторвала от подола блестящую голубую ленту. Вскоре этой ленте  найдется новое, более подходящее ей место...

Третий раз - и снова равенство. Спрыгнув с коня, Медраут бросил поводья одному оруженосца, а щит - другому.
- Меч и круглый щит! - крикнул он, притоптывая от нетерпения.
Трехкратная стычка не прошла бесследно - ушибленные ребра начало саднить. Но разве сейчас это имеет значение? Надев щит для пешего боя и выхватив у мальчишки-слуги меч, не дожидаясь, когда он почтительно протянет его рукоятью вперед, Медраут повернулся к герольдам и коротко поклонился, давая понять,что готов к продолжению.
Очень хотелось посмотреть на королевскую ложу, но н подавил в себе это опасное желание. Еще не время взглядов со значением и сердечных пылкостей. Все это будет потом. После победы. А в том, что победит, Медраут не сомневался.
Поджидая брата, он не сводил с него глаз, пытаясь предугадать, каким будет бой, как поведет себя Ланселот, и будет ли сражаться в полную силу. Сначала его ужасно разозлила игра в поддавки, но теперь... Пусть поступает, как хочет. Вот так и проявляют себя настоящие герои, а те, у кого не хватает душевной твердости поднять меч, пусть проигрывают. И убираются восвояси.
- Я смотрю, ты решил проявить благородство? - сказал Медраут с издевкой, когда они с Ланселотом встретились на середине поля. - Думаешь, она это оценит? Мой глупенький брат, женщины любят победителей. А неудачникам остается лишь вздыхать под окошками.