День выдался необычно жарким. Солнечные лучи не согревали ласково,  даря желанное тепло, а яростно пекли, будто желая всё превратить в пылающие угли. Минуты тянулись медленно, подобно  только что замешанному тесту. Казалось, вечер никогда не настанет.  Работа всё не убавлялась, а только прибавлялась. И с каждым часом ее становилось всё больше и больше. Для Вивиан, непривыкшей к длительному физическому труду, это было невыносимо мучительно. Откуда только берется столько грязных плошек, подносов и горшков? Но чистить жирную посуду было еще не самое страшное. Ее можно было как-то отдраить песком, сполоснув в речной воде. Больше всего Вивиан не любила разделывать рыбу.  Запах сырой рыбы долго не выветривался, скользкая и холодная, она норовила упасть на пол. Бесконечная чешуя, тонкие и длинные кости, которые обязательно нужно было выбрать, чтобы превратить кучку жирных лещей в сочное филе. Девица вошла на кухню, и увидела, что заботливая кухарка подбавила ей еще работы. Как говорила старшая кухарка: «Чтобы не скучать.» Эта глупая реплика больше всего раздражала Вивиан. Как будто она не нашла бы себе другого занятия, кроме бесконечного мытья посуды, разведения очага, метения полов и перебирания крупы. Каша, когда-то любимое блюдо Вивиан, теперь стало для нее ненавистным. Каждый день нужно было перебирать два кувшина перловки, в которой постоянно попадались мелкие камешки, зерна кунжута и ячмень. Теперь в маленькой очаровательной головке Вивиан было только две мысли: переделать работу как можно скорее, чтобы убежать в библиотеку, и там, спрятавшись за стеллажами книг, погрузиться в чтение. Вторая ее мысль, это была ненависть и презрение ко всему, что ее окружало. Она ненавидела и не могла простить отца, за то, что он покинул ее и ушел в мир иной слишком рано, она ненавидела и проклинала брата, за то, что тяжелая болезнь сгубила его и она осталась одна, она терпеть не могла розовощекую, крутобедрую кухарку, которая находила какой-то тайный смысл в тщательном замешивании теста и  разделки рыбы «без единой косточки». Мир Вивиан отличался от мира кухарки Ллары. Для Ллары в жизни всё было ясно и просто. День был весел и безмятежен. Единственной, и самой большой ее радостью было угодить гостям, и услышать похвалу ее стряпни. Кухня для старшей кухарки была девичьим государством, перспективным и сплоченным. Здесь можно было посудачить, послушать сплетни и покомандовать. Для бедной девушки попасть прислуживать в богатый дом всегда было настоящей благодатью и счастьем, поэтому женщина искренне не понимала, почему Вивиан «личики строит». «Молодая еще, глупая» - думала Ллара, наблюдая с каким трудом справляется Вивиан со своей работой. Ллара недоумевала, наблюдая за аристократическими повадками девицы, удивлялась доброте, которую ей изредка показывала хозяйка, и с пренебрежением гадала, где Вивиан раздобыла такие чудесные башмачки,  поясок, и манеры. Даже говор у Вивиан был непривычный, с таким акцентом не говорит обычная дворня.  Голос ее, звонкий, мелодичный, не сорванный, как у служанок и конюхов, поражал Ллару своей чистотой и звучностью. «Будто лютня играет» - сказала про нее как-то раз кухарка, хотя никогда лютню не слышала. Служанка, следящая за уборкой, говорила что лютня играет так же благозвучно, словно птичьи трели, и кухарка с удовольствием позаимствовала это красивое словцо.

Отредактировано Вивиана (2014-07-08 19:48:54)

- Кто-то должен делать для трутней мёд, - ответила девица. Излишнее внимание Медраута ее утомляло. Ей хотелось быть неприметной. Вся ее воля и помыслы были заняты лишь одним — обучением колдовству. Она искренне жалела, что день и ночь составляют лишь двадцать четыре часа, и что она не может найти пары лишних часов, чтобы отдохнуть и выспаться. Она жалела, что нет возможности носить книги из библиотеки на кухню, чтобы почитать их, дожидаясь, пока поднимется тесто и вскипит вода. Но боязнь, что это кто-то заметит пугала ее больше, поэтому Вивиан старалась не носить  рукописи на кухню.  Старые свитки и пергаменты могли запачкаться и испортиться, и тогда они уж точно были бы никуда не годны. Один раз, когда старуха-служанка проследила за Вивиан, и обвинила ее в краже письма покровительницы, обнаружив под грудой тряпок на кухне принесенный из библиотеки пергамент, девица не знала что делать, и наговорила старухе глупостей; спасло ее правда лишь что, что служанка не умела читать. Вивиан отличалась от пухленьких девиц-простолюдинок, целый день сновавших по замку, выполняя поручения хозяйки. Они, пышущие здоровьем, и полные какой-то могучей крестьянской силы, были бы рады любому взгляду благородного человека, обращенного в их сторону.  Завистливые говоруньи посмеивались над Вивиан, но никогда не пытались ее обидеть.  Лишь один раз, увидев, что Вивиан перепутала плошки, смуглая девчонка-ровесница хотела было отругать криворукую девицу, но та прошипела ей что-то, злобно и резко, вмиг заставив смуглянку замолчать.  С тех пор никто из ровесниц Вивиан не трогал. Девушки перешептывались изредка, бросая косые взгляды на новоявленную помощницу, но когда она появлялась на пороге, шёпот мгновенно замолкал.
Медраут был хорош собой, молод и дерзок. Густые волосы лорда, как подобно вороной стали, блестели в свете очага. В темных глазах скрывалась мужественность и шарм. Он напоминал гнедого  ретивого коня, который рвет сбрую и норовит сбросить всадника. Но Вивиан не была мечтательной романтической девушкой, грезившей по ночам о встречах под луной. Ей нужна была власть, сила, и могущество. Ей нужен был ключ к бесценному познанию.  Цели ее, вечные и старые как мир, ничуть не смущали девицу своим размахом. По мнению Вивиан, всего можно было добиться и достичь,  главное для этого лишь воля к победе и светлая голова на плечах.

Негодование вскипело в Вивиане, словно бурлящий поток лавы. - А знаете ли Вы, что рабочие пчелки уничтожают трутеней, чтобы те не ели мёда слишком много? - заговорила Вивиан гневно. Она оттолкнула руку наглеца, и схватив первое, что попало под руку, стала хлестать мерзавца по наглой физиономии. Под руку ей попался жирный, сырой, нечищеный лещ. Чешуйки серебристой рыбины прилипли к небритым щекам наглеца. В душе Вивиан всё пело от мимолетных секунд торжества. Теперь не только она запачкана этой противной склизкой рыбой. Но так продолжалось от силы секунды три. Рыбина выскользнула из рук, и упала в горящий очаг.  Горящая головешка, вытолкнутая приземлением бывшей морской обитательницы, упала на промасленную старую половицу. Половица вмиг затлела, и запах жженой ткани и едкий дым вмиг разнесся по комнате. - Что Вы наделали! - воскликнула Вивиан, пытаясь затушить половицу ногой, а свободной рукой стараясь выхватить из горячей печи леща. Затушив половицу, она потянулась за злосчастной рыбиной, и случайно задела подолом платья горящие угли. Шаловливые языки пламени взметнулись вверх по ее юбке, а рыбина вылетела из рук. Вивиан заскулила от боли. Плавящаяся ткань оставляла ожог на нежной белой коже. - Негодяй! Убирайтесь отсюда! - вскричала она, кружась по кухне, и не зная, как затушить тлеющее платье. Хотя больше болезненного ожога на белоснежном теле, обиды, и испорченной стряпни ее волновало где взять новое платье, и что она теперь будет носить. «Он только и думает, где повеселиться или кого обрюхатить. Несчастный, противный наглец! Если бы я могла, я бы убила его, затоптав лошадью, или заколов мечом.» Вивиан раздражало то, что к ней относились будто бы к вещи, к чьей-нибудь собственности. Она была очень гордая и терпеть не могла, когда кто-то равнял ее с глупыми простолюдинками и разбитыми бабенками-жёнами конюхов. Еще больше она ненавидела то, что не может заставить себя уважать. Ведь она теперь не имела фамильного герба или статуса, и могла вспыхнув, подобно впечатлительной барышне, сказать папеньке или брату. Теперь за всё нужно было отвечать самой, за все нужно было бороться самой, выбивая место под солнцем, уважение  и власть. Но Вивиан не сдавалась, ее гордый дух, желание жить и бороться, сильная воле и характер помогали ей во всем. Платье, тлея на нежной коже, не заставило ее выдавить хоть крупице слез. Как назло, под рукой не было не воды, не молока. Воду еще не наполняли со вчерашнего дня, а молоко еще не было надоено. Она не знала, чем затушить ткань, и эти секунды бездействия казались ей пыткой. Кружась, как стрекоза по кухне, он хлопала ящиками, что-то шипя себе под нос. В голову ее пришла мысль о том, как же она теперь выйдет из кухни, таких лохмотьях, и куда побежит.

От подобного обращения у любой кисейной барышни бы брызнули слезы ручьем, а руки затряслись в нервической дрожи. Но только не у Вивианы. Ее жизнь была похожа на учебник, как можно и нельзя делать, и набивая шишки она шла вперед гордо и смело. С горем пополам извернувшись, она  укусила Медраута за руку. Укусила так, словно она была сука бульдога с оскалом стальных зубов, а не молодая девица 20-ти с чем-то лет. С его руки потекла алая струйка теплой крови, оставшейся на губах Вивианы. Она с отвращением сплюнула кровь негодяя, и, воспользовавшись на минуту ослабшим вниманием Медраута, поднялась и ударила коленом между ног. В эту, самую незащищенную точку любого мужчины. Удар пришелся верно и точно, и похоже, противник был повержен. На миг или на полчаса, Вивиана еще не поняла. Подобрав со стола увесистую сковородку, она замахнулась и прошипела сквозь зубы: - Сам уберешься или кого позвать? - в глазах ее горела несомненная уверенность в своей силе и правоте, а также презрение и отвращение. Вивиана никогда не сдавалась без боя, а даже если бой был проигран, она могла найти выход, как обойтись к неприятелем. Девицу нельзя было усмирить, словно взбесившуюся лошадку.  Встречая огонь огнем, она боролась, и знала, что сейчас она защищает не только свою честь, но и свое будущее. Она добьется и заставит ее уважать несмотря ни на что. Какие бы неприятности не готовила ей судьба,  единственное и самое страшное для нее было — смерть. Слепая, безжалостная и бездушная, смерть часто косила самых любимых, самых преданных друзей, самых родных и близких людей. Смерть отняла у нее брата, смерть отняла отца. После того, как они ушли на тот свет, у нее уже ничего нельзя было отнять.

Вивиан вырывалась из-за всех сил, колотя злодея по спине маленькими острыми кулачками. Она пыталась вырваться из объятий злодея, но ничего не получалось. Когда они оказались на скотном дворе, и никто не отозвался на ее крики, ведьма погрузилась в обморок. Бледная, как смерть, и очаровательная, как луна небе, ведьма лежала недвижно. Ее золотые локоны лежали на душистой соломе, окружая маленькую головку, подобно короне. Дыхания было не слышно, и казалось, что она совсем не дышит. Даже артерия на тонкой шейке как будто бы не пульсировала. Подобно спящей царевне, погруженной в волшебный сон,  ведьма лежала будто на королевских подушках. На хрупкой ручке шевельнулся пальчик. Но нет, она не очнулась. В голове Вивиан кружились пугающие картинки из прошлого. Она увидела себя в 13 лет. Когда отец подарил ей самого породистого во всем округе скакуна, а она загнала его на спор, сломав хребет. Она видела, будто витая над своей фигуркой где-то в небе, как плачет над забитой лошадью, с изогнутой в агонии шее, как просит ее  подняться, и заливаясь слезами бежит во двор. Но картинка вскоре сменилась. Она увидела себя повзрослевшую, стоящую над кроватью брата. Он что-то шепчет посиневшими, потрескавшимися губами. Плечи его дрожат,  а на лбу выступают капельки пота. - Спасите, спасите, кто-нибудь, сделайте что-нибудь. - Вивиан бьется в комнате, подобно загнанной птице. Но никого нет рядом. Слуги давно покинули разоренный дом. Последнюю корову продали за долги. Ведьма остервенело кусает губы, измученно смотрит на брата. - Я хочу пожить. Хотя бы день. Еще один день. - шепчет паренек в горячечном бреду, срывая жалкое подобие одеяла. В дверях фигура отца. Сутулая, строгая, он смотрит куда-то сквозь нее, вдаль, не замечая ничего вокруг. Часы кажутся вечностью. -Вот и все. - бормочет он, сжимая руку сына, а Вивиан еще не может в это поверить. Слез нет, совсем. В горле сухо. Лишь какой-то комок. Словно огромный камень, который никак нельзя проглотить. Новый день. Новая смерть. И дом уже пустой. Девица тщетно стучит в двери закрытых дворов и господских домов, где ее когда-то встречали друзья, где ее любили и ждали. Все смотрят на нее с безразличием, говоря какую-то чушь, гроздья непонятных сухих слов звучат в ее ушах как проклятья. Ей так хочется выпросить хотя бы капельку любви, понимания, заботы. Хотя бы капельку тепла. Чтобы кто-то укутал ее плащом, и сказал: «Милая, всё пройдет. Все наладится.» Но все говорят лишь о деньгах, о долгах ее отца и брата, о каких-то пустяковых бедах. Вивиан не слышит их. Она не может уловить даже половины того, что говорят ей бывшие друзья, бывшие напарники в забавах.  «Разве может быть что-то страшнее смерти? Болезни и нищеты? Бред какой-то.» -думает она, когда очередная лживая подружка рассказывает ей об украденной кобыле и пониженных удоях молока, о  неурожаях и стуже. Дорога идет вдаль. Она как будто упирается в небо. В бесконечность. На встречу ей идет огромный, пушистый, черный кот. Этот кот занимает всё небо. Из глаз кота падают кровавые слезы. «Зачем ты убила меня?» -шепчет кот, а Вивиан не понимает, бред это или она наяву видит этого огромного, пушистого кота. Ей хочется проснуться, прогнать кошмар, но кошмар не проходит. «Где я? Что со мной?»  - бормочет ведьма. «Господи. Где ты?» - и кот исчезает. На небе появляется огромные горящий крет. Крест, словно распятие, пересекает всё небо, горит и не сгорает. Вивиан идет по дороге на встречу ему, и солнце греет ее плечи. Солнце ласковое, доброе и щедрое дарит лучи. Дорога пыльная, но мягкая, как шкура медведя, и идти по ней совсем не трудно. Дева идет навстречу кресту, и протягивает руки. Они озаряются ярким светом, и не опаляются, словно пламя этого креста свито из воздуха и росы, освещенной солнцем.

Отредактировано Вивиана (2014-07-16 01:36:47)

В ее сознание ворвался новый кошмар. Над ней наклонился кто-то, подобный сатане. Она видела черные, огромные, перепончатые крылья за его спиной, похожие на крылья летучей мыши, но в сотню раз больше.  Его голову венчали изогнутые, серые рога. Вельзевул - моё имя — шептал ей голос кого-то, до боли знакомого. И я всегда получаю то, что хочу.  - горячий поцелуй обжег ей губы. Касание когтистых лап Повелителя Мух испугало ее. Еще не очнувшись от полуобморочного бреда, она забормотала яростно сопротивляясь — Нет, Люцифер! Никогда не отдам я тебе свою душу! - Вивиан расцарапала Медрауту лицо и сразу очнулась. Тут она увидела, что перед ней был не Вельзевул, порождение всех бед и несчастий на Земле, а лишь обычный мужчина. Она осознала, что находится перед ним почти что обнаженной. И теперь стала сопротивляться с новой силой. Она царапалась словно кошка, исполосовав лицо ногтями и оставив длинный ровный шрам от родительского перстня на его щеке. - Если..ты...дотронешься до меня..хотя бы пальцем..я тебя убью! Недоносок! Мерзкое отродье! Сукин сын!  Ты сдохнешь в жутких мученьях! Дрянь! Ты еще не знаешь, на что я способна! У тебя нет совести! У тебя нет чести! И нет никаких прав на меня! Я никогда тебе не достанусь! Ни-ког-да! Понял? Гад ползучий! - лицо девушки полыхало, ни то от стыда, ни то от гнева. - Капризный поршивец! Ты думаешь, если ты богат, тебе всё позволено, да? И не надейся! Я тебе не потаскуха! Дрянь! Ненавижу! - Вивиан была похожа на кошку, которую собирались бросить в воду. - Ненасытный ублюдок! Что, уже белошвеек не хватает, да?  Новенького захотелось? Ну, получай! -она лепила пощечины одну за другой. - И насколько ты благородных кровей это еще непонятно! Наглая глупая скотина!

Отредактировано Вивиана (2014-07-17 10:56:11)

Вивиан отшлёпала обоих «благородных» рыцарей ладошкой по щекам, яростно и осыпая их всевозможными проклятиями. - Избалованные мерзавцы! Два пустоголовых болвана! - прошипела она с ненавистью, и закрывая руками наготу побежала прочь. Ей хотелось заколоть их вилами, утопить в гнилом колодце, повесить на дороге или удушить. Еще никто и никогда ее так не оскорблял как Медраут, и никто не ущемлял ее гордости так, как Ланселот. Она опрометью пронеслась по двору. Бросилась в девичью, и  слава Богу, там никого не было. Вивиан не знала, во что переодеться, ведь это было ее единственное платье. Платье, которое она так берегла, и на котором по ночам вышивала узоры, исколов все пальчики иголкой. Пришлось одеть какое-то старое, изношенное, пыльное  полотнище, похожее на тряпку. В волосах застряла солома, а на ногах вздулись огромные волдыри от ожога. По щеке скользнула слезинка. Маленькая, соленая и жгучая. Она обожгла нежную кожу и остановилась где-то на подбородке. - Нет! Никто не заставит меня плакать! - сказала она сама себе, вытерев слезинку. Достав гребень, она расчесала волосы, выпутав из них всю застрявшую солому. Заплетя косу, ведьма умылась из огромной кадки с водой, которая стояла в углу. Голос охрип и не слушался ее. Ей хотелось где-нибудь запереться и никуда не выходить. Но тут послышался голос кухарки: -Вивиан, негодная девка, ты чего натворила на кухне! Я вот скажу, тебя конюх кнутом отходит!
- Уже иду! -прошипела Вивиан сквозь зубы. Она не стала никому жаловаться или рассказывать о похождениях нечестивого рыцаря. В этот раз она приготовит для Медраута великолепный ужин. Ароматный и душистый, нежный и с начинкой. -размышляла  ведьма. В конюшне заржала лошадь. «Лошадь Медраута. Лошадиная горячка.. Хм, ничего, она его еще прокатит.» -подумала  Вивиан, размышляя как подрежет подругу у лошади, как нашлет на нее дурман, или как Медраут, напившись медовухи, неделю будет страдать от кровавого поноса и золотухи, и проклиная всё на свете, будет шарахаться по двору, ища, где бы справить нужду.

Отредактировано Вивиана (2014-07-17 23:09:55)