Любой другой на месте Медраута на пир бы не пошел. Изгнание с турнира, позор за предательский удар - неженка Ланс уже бы утопился с горя за поруганную рыцарскую честь. Но Медраут смотрел на происходящее по-своему. Не было никакого предательского удара, было стремление к победе, которую завистники подло вырвали из рук. А посему прятаться - это не для него. Пусть прячутся те, кто нанес ему оскорбление, отдав венец победителя турнира непроходимому деревенщине, который выиграл лишь потому, что Ланселот был ранен, а его - Медраута - лишили возможности скрестить с ним мечи.
Растравляя в себе обиды, воспитанник озерной феи переступил порог пиршественного зала и не глядя ни вправо, ни влево, пошел к своему обычному месту - за стол, где располагались рыцари королевского ордена. Сюда не допускались дамы, и тарелки, на которых подавали еду, были серебряные. И каждому рыцарю полагался серебряный же кубок.
При появлении сэра Медраута многие нахмурились, а иные возмущенно закрутили головами: где главный распорядитель пира? и почему сам король не запретит нарушителю являться в собрание достойных лордов?
Но были и такие, кто приветствовал отступника дружескими возгласами и поднимал кубок в его честь. Да что скрывать - многие дамы, особенно молоденькие глупые дочери лордов провожали Медраута блестящими глазами. Для них он был притягательно-опасным, и некоторые хорошенькие головки тайком вздыхали, мечтая, как их красота и доброта обратит на путь добродетели этого человека, который ради достижения своей цели не останавливается ни перед чем.
- Зачем ты пришел сюда? - спросил сэр Гавейн, вставая навстречу новому гостю. Лицо его не предвещало ничего хорошего, но Медраут встретил недружелюбный взгляд обычной ленивой и презрительной усмешкой.
- Ты запрещаешь мне?.. Что ж, попробуй вышвырнуть меня отсюда. Посмотрим, как тебе это удастся, - и не дожидаясь ответа он сел в кресло, на подлокотнике которого год назад самолично вырезал латинские буквы  "MDR". В это кресло не садились, предпочитая не связываться с наглецом. Сэр Гавейн на мгновение остолбенел от подобного неуважения, но он был не настолько пьян, чтобы затевать ссору с мальчишкой на пиру у короля. Успеется разобраться с ним позже. Тем более, что король ничего не говорил по поводу своего желания видеть или не видеть нарушителя турнирного правила на пиру.
- Проклятый щенок совсем зарвался, - прошипел сэр Гай, когда сэр Гавейн занял место рядом с ним. - Не понимаю, как Артур его терпит?! Давно пора отправить его из Камелота на восточные рубежи. Или еще куда подальше! У него, говорят, наставником был ирландец, вот и отправили бы его на встречу к ирландским пиратам. Они бы до вечера перегрызли друг другу глотки и сдохли бы от собственного яда!
Медраут не слышал этих речей, но угадывал их. Они не злили его, напротив - льстили самолюбию. Пусть ворчат, давясь слюной от бессильной ярости, эти старые королевские шавки. Пришло время других героев. ЕГО время.
Перебросив ногу через подлокотник, Медраут принял налитый слугой до краев кубок и выпил сразу половину. Ему нравилось, когда все существо охватывал сладкий дурман. В такие мгновения ему все было по плечу, и сам Мерлин не остановил бы самым страшным заклинанием.
У него спросили:
- А где твой брат, Медраут?
- Разве я сторож брату своему? - отозвался он, с вызовом оглядывая зал. И увидел даму, сидевшую напротив. Мелюзина, фея из сказочного леса. Та самая, что говорила с ним презрительно и отказалась помочь в маленьком, но таком важном деле. Самое время поздравить ее... с тем, что венец королевы турнира украшает совсем другую головку. Вон и Гвиневера сидит с непроницаемым видом. Верно, и она недовольна проигрышем. Медраут поднялся с таким видом, словно собирался броситься в бой на дракона.
- Куда ты? - кто-то из сидевших рядом попытался поймать его за рукав, чтобы остановился и не наделал шуму. Но не преуспел. Держа в руке полупустой бокал, Медраут пересек зал, направляясь к столу Мелюзины.

Шум, гам, звон, льстивые речи, которые каким-то невероятным образом ухитряются всегда перекрыть любые звуки, уже порядком надоели Мелюзине. Она, кажется, целую вечность смотрела, не отрываясь, в свою тарелку, а когда подняла взгляд, то оказалось, что говоривший тост рыцарь еще не закончил своей речи. Мелюзина отмахнулась от очередного блюда, которое настойчиво-услужливо пытался переложить ей на тарелку слуга, очень гордый тем, что прислуживает самой фее. Ах, и почему она такая гордячка? Нужно было быть поласковей с каким-нибудь рыцарем. Может быть, он старался бы сейчас завладеть ее вниманием, а она бы, в свою очередь, в знак особой милости, разрешила пылкому рыцарю сесть рядом с собой. Феям многое можно, в том числе и решать, кто будет сидеть с ними рядом на пиру…
И тогда Тристан увидел бы, что у нее все хорошо, и даже прекрасно. Что она вовсе не тоскует по нему. Что она такая же веселая и счастливая, как и он.
Но Мелюзина никогда не приближала к себе рыцарей. После Тристана она не могла себе представить, что какой-то рыцарь сможет занять его место. Хотела она этого или нет, но ее сердце было прочно занято. Надолго. Навсегда.
Даже ее колдовство оказалось бессильным против собственного же чувства.
Что это? Слеза? Нельзя прилюдно так раскисать… К счастью, менестрель с задумчивым и отрешенным видом терзал лютню, и Мелюзина сделала вид, что тронута его творчеством до глубины души.
- Ах, вы еще не слышали его балладу о безответной любви… - тут же подобострастно зашептали ей в левое ухо.
- Нет, баллада об охоте на белую лань – вот, что в самом деле тронет вас до глубины души… - тут же возник голос в правом ухе. Мелюзина порадовалась, что у нее всего лишь два уха. Ее всегда раздражали подлизы, хоть она не без удовольствия прислушивалась к льстивым восхвалениям. Но сегодня фее было не до них. Она благосклонно, но рассеянно улыбнулась обеим дамам и сказала, что после такого чудесного пения ей нужно несколько минут, чтобы прийти в себя. Дамы, тонко чувствуя ее настроение, тут же занялись своими тарелками, точнее, их содержимым. Менестрель, усиленно прислушивающийся к их разговору, с энтузиазмом ударил вновь по струнам и запел что-то героическое, с выкриками в наиболее подходящих, как он считал, местах.
А Мелюзина благодарно улыбнулась ему за предоставленную передышку.
Она даже сделала попытку хоть что-нибудь съесть. Напрасную. Тогда фея потянулась к кубку, чтобы взбодрить себя вином, и…
Оказалась лицом к лицу с Медраутом.
Он стоял прямо напротив ее стола.
«Далеко пойдешь, мальчик…»
- Не хочет ли благородный, - она язвительно подчеркнула это слово, чтобы сэру было предельно ясно, что Мелюзина таковым его вовсе не считает, - сэр Медраут присоединиться к нашему столу?
За ее спиной тихо ахнули слуги. У кого-то что-то покатилось с подноса со звоном. Дамы, окружавшие Мелюзину, застыли в неестественных позах.
- Присаживайтесь рядом, сэр, похвастайтесь нам своими подвигами… - продолжала издеваться фея. Не в добрый час подошел сэр Медраут к Мелюзине. Несчастные женщины порой бывают редкостными злыднями. А уж феи…

- Но я и не гналась за этим званием, благороднейший и достойнейший сэр, - нужно оставаться спокойной и равнодушной. Спокойствие еще удавалось сохранять, а вот равнодушие - никак... Медраут неизвестно каким образом нащупал ее больное место и теперь с наслаждением давил на него. Мелюзина сжала под столом левую руку в кулак и впилась ногтями в ладонь. Боль помогла ей удержать на лице прежнее насмешливо-пренебрежительное выражение.
- Быть королевой турнира - удовольствие для бедных простых смертных девочек. У них нет других радостей в жизни, так пусть порадуются...
Горячая капля прокатилась по ладони. Неужели она сама себе расцарапала кожу до крови? Фея с ненавистью посмотрела на собеседника.
Медраут обладал удивительным свойством, ранее за смертными ею не наблюдавшимся. Он умел одним своим словом, одним взглядом своих непередаваемо нахальных глаз довести Мелюзину до состояния, близкого к бешенству.
Да как он смеет? И ведь никого не стесняется! Гаденыш.
Фея с трудом сдержалась, чтобы сию же минуту не ударить по Медрауту каким-нибудь колдовством. Ее негодование выдавало только слишком частое дыхание и сверкающие глаза, в которых отражалась бессильная ярость. Губы свело, и она не смогла улыбнуться. Дернула уголком рта и прошипела:
- Да что ты возомнил о себе, мальчишка?
Однако, этот мальчишка мог бы сейчас гордиться собой. Еще немного - и она разрыдается, доставив несказанное удовольствие всем своим почитателям, которые в самом деле по своей сути являются ее тайными недоброжелателями. Ведь Тристан и в самом деле не замечал ее...
Нужно было что-то срочно придумать, чтобы предотвратить неминуемый позор.
Мелюзина глубоко вздохнула и заставила себя сконцентрироваться на единственной мысли: как побольнее укусить Медраута в ответ.
Думать не пришлось. Негодяй, закончив гадать, кто же из присутствующих является ее любовником и в конечном итоге предложивший на эту роль себя, так сильно сдавил ее руку, что Мелюзина негромко вскрикнула и вздрогнула. Бокал выпал из другой ее руки, и на полу растеклась зловещего вида кроваво-красная лужица. Ах, как было бы чудесно, если бы это было не вино, а в самом деле кровь... Кровь Медраута.
Свободной рукой Мелюзина вцепилась в сжимавшую ее безжалостными тисками руку Медраута, ногтями рассекая его кожу и почти испытывая наслаждение от осознания того, что причиняет ему хоть какую-то боль.
- Пожалуй, я приму ваше заманчивое предложение, сэр рыцарь, - проговорила она сквозь зубы. - Проводите меня на воздух, продолжим наш увлекательный разговор без ненужных свидетелей.
Никакой запрет не позволит ей сейчас отказаться от колдовства. Она превратит Медраута в статую. Лишенную возможности двигаться, но все слышащую, все понимающую статую. И поставит в своем замке, в подвале. И каждый день будет навещать. Чтобы не скучал. И забавы ради отрезать по кусочку...
У нее потемнело в глазах от ненависти и желания поскорее расправиться со своим врагом.